На веревке смотрит вдаль комсомольский секретарь!
С освобожденным секретарем комсомольской организации бригады я познакомился при весьма курьезных обстоятельствах. В связи с увольнением в запас очередной партии, по батареям прошли выборы новых комсоргов. В нашей на эту почетную должность единогласно был избран рядовой Воропай. В кабинете начальника политотдела бригады, куда я был вызван вместе с новоизбранным комсоргом, под красными кумачами сидел комсомолец и тыкал в меня послужным листом этого отличника боевой и политической подготовки.
— Товарис_ч, вот Вы объясните нам, (при этом он многозначительно посмотрел сначала на начальника политотдела, а потом на портрет основателя самого правильного и верного из учений ), как так получилось, что рядовой Воропай был избран комсоргом батареи?
Вначале я не понял подвоха: Воропай был один из немногих славян в батарее, без ошибок писал слово «душ», четко обозначал вероятного противника, уверенно тыкая указкой в политическую карту мира и почти без запинки мог назвать фамилии членов Политбюро, чем снискал снисхождения даже дивизионного замполита.
— Так общее собрание ….. единогласно …. замполит … что то невнятно блеял я в ответ (удивляясь в душе, что сам товарищ Ульянов интересуется политико-моральным состоянием в батарее).
Так как мой ответ его не сильно интересовал, то комсомолец тут же перешел ко второй части своей пламенно – обличительной речи, совершенно отбросив уже ненужный политес:
_-Да ты совсем, ….., или тебя мама стоя рожала …. ты (тут немножко матом) даже не удосужился поинтересоваться, что Воропай баптист?
Не скрою, нам преподавали основы научного атеизма, но имеющиеся у меня базовые знания не позволяли мне дать правильную политическую оценку моего проступка, и уж тем более осмыслить, а собственно почему рядовой Воропай (отличник боевой и политической подготовки, воин-спортсмен) не достоин возглавить нашу многонациональную (на 19 штыков личного состава 13 национальностей) первичную комсомольскую ячейку.
— Ты, лейтенант, дол…, а думаешь ты наверное жопой? Какой такой комсорг? Да он даже не комсомолец, ему о религиозные убеждениям не позволяют, или Вам служба уже до-задницы?
Надо ли говорить, что его слова, которыми вся всесоюзная комсомольская организация и лично товарищ…., клеймили меня позором и нехорошими словами, проникли до глубины моей, идеологически неокрепшей, души. Сказанное приобретало особый смысл в свете того, что мне и в дальнейшем предстояло творить протоколы не состоявшихся комсомольских собраний, на которых мы единогласно осуждали действия империалистических агрессоров и недостойное поведение старшего сержанта М.
Став носителем столь секретной информации, я был тут же удален с глаз долой высокого партийного руководства, а следовательно не мог, да и не должен был слышать, как проходила ППР (парт полит работа ), в процессе которой баптиста Воропая агитировали «за советскую власть». Инцидент замяли: то ли баптистский устав теперь разрешал членам своей организации вступать в комсомол, то ли комсомольская библия теперь допускала вожака не из комсомольской стаи.
Вот такие вот воспоминания возникли под фуражкой начальника караула, когда телефонная трубка оживилась политически выдержанной речью нашего комсомольского вожака.
— Слышь, распорядись, чтобы в камеру временно задержанных стол/стул поставили, я сейчас в гости на твоя сторона приду. Да, еще кружку пусть принесут.
Встречая дорогого гостя у входа в караулку, вижу до боли родное лицо. Стоит комсомолец, а рядом с ним приунывший боец первого года службы, держащий в руках чулок от ОЗК. Часть наша располагалась на югах Украины, вино там лилось рекой, и личный состав наверное, что бы два раза не ходить, носил вино чулками от ОЗК, аккурат 8 литров в один входило. Да, так вот — проходят они на территорию гауптвахты, располагаются в камере временно задержанных. В силу того, что дверь в эту камеру не глухая, а сварена из металлических прутьев, я волен-с не волен-с становлюсь свидетелем военно-педагогического процесса:
— Ты кому вино нес?
— Себе!
— Ай молодца, все восемь литров и все себе — ну так пей?
Я, как человек «умеренно употребляющий спиртное», не могу не заметить, что местные жители солдатам продавали вино не самого лучшего качества. Осилить ведро «муляки» — так называлось это пойло, конечно можно, но: во-первых, процесс наверняка придется совмещать с мытьем полов вокруг себя, а во-вторых, при таких объемах становится трудно по достоинству оценить аромат виноградного букета, вкус и привкус напитка, а в особенности его послевкусие. Кроме того, последствия такой дегустации дают о себе знать на следующий день. Так что, предвидя происходящее, я счел возможным не присутствовать на этом партсобрании.
Однако, ближе к полуночи, я был вызван караульным бодрствующей смены, охранявшим вход в караулку и территорию гауптвахты. Камера временно задержанных встретила меня новыми для этого помещения декорациями. Комсомолец, сидящий за столом и читающий, знамо-дело, газету. На столе кружка недопитого вина, перед столом пьяненько улыбающийся красноармеец, уже с трудом сдерживающий позывы.
— Значит, говоришь, себе нес?
— Да.
— Ну, так пей.
— Я больше не могу, уже не лезет!
— Ай зачем так много вина купил, если не лезет? Давай рассказывай, кому нес!
— Я же говорю, себе!
— Ну, раз себе ….(комсомолец откладывает газету, встает, брезгливо берет кружку со стола и зачерпывает очередную порцию из чулка, привязанного за лямки к батарее)…. тогда пей!
Пришлось распорядиться отнести в камеру ведро с водой и половую тряпку. Красноармеец продолжал не словом, а делом доказывать, что вино нес именно себе, но его организм возражал и, совершенно предательски, отправлял на пол все только что принятое. Комсомолец очень ревностно относился к чистоте и порядку на территории гауптвахты, поэтому в перерывах между тостами, красноармеец вынужден был наводить порядок.
Расстались они далеко за полночь. Красноармеец пропустил через себя все содержимое чулка, и хотя дважды меняли воду в ведре, от первоначальной занятой позиции — «для себя » так и не отказался. Комсомолец тоже удалился, по достоинству оценив стойкость и мужество советских бойцов: отобрал у меня ключи от камеры временно задержанных и прощаясь назидательно произнес.
— Знаем мы вас сердобольных! К нему не заходить, воды не давать, никуда не выпускать! До утра потерпит, а утром я его навещу.
Слава Богу, отличник боевой и политической подготовки ночью не помер, так и проспал до утра рядом с ведром, но когда за ним пришли отцы командиры (комсомолец вместе с ротным), мне было искренне жаль солдатика, тем более что повели его явно не похмеляться.